Неточные совпадения
Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось
в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала
небо. Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель.
В одно мгновение темное
небо смешалось со снежным морем. Все
исчезло. «Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!..»
Разыгрался ветер, шумели сосны, на крыше что-то приглушенно посвистывало; лунный свет врывался
в комнату,
исчезал в ней, и снова ее наполняли шорохи и шепоты тьмы. Ветер быстро рассеял короткую ночь весны,
небо холодно позеленело. Клим окутал одеялом голову, вдруг подумав...
Ночью, перед рассветом, меня разбудил караульный и доложил, что на
небе видна «звезда с хвостом». Спать мне не хотелось, и потому я охотно оделся и вышел из палатки. Чуть светало. Ночной туман
исчез, и только на вершине горы Железняк держалось белое облачко. Прилив был
в полном разгаре. Вода
в море поднялась и затопила значительную часть берега. До восхода солнца было еще далеко, но звезды стали уже меркнуть. На востоке, низко над горизонтом, была видна комета. Она имела длинный хвост.
Часов
в девять вечера прошел короткий, но сильный дождь, после которого туман сразу
исчез и мы увидели красивое звездное
небо. И это
небо, по которому широкой полосой протянулся Млечный Путь, и темный океан,
в котором разом отражались все светила небесные, одинаково казались беспредельно глубокими.
Луна совершенно
исчезла. С
неба сыпался мелкий снег. Огонь горел ярко и освещал палатки, спящих людей и сложенные
в стороне дрова. Я разбудил Дерсу. Он испугался спросонья, посмотрел по сторонам, на
небо и стал закуривать свою трубку.
В одну минуту дорогу занесло; окрестность
исчезла во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели белые хлопья снегу;
небо слилося с землею.
С ним хорошо было молчать — сидеть у окна, тесно прижавшись к нему, и молчать целый час, глядя, как
в красном вечернем
небе вокруг золотых луковиц Успенского храма вьются-мечутся черные галки, взмывают высоко вверх, падают вниз и, вдруг покрыв угасающее
небо черною сетью,
исчезают куда-то, оставив за собою пустоту.
Порой это ощущение определялось: к нему присоединялся голос Эвелины и матери, «у которых глаза, как
небо»; тогда возникающий образ, выплывший из далекой глубины воображения и слишком определившийся, вдруг
исчезал, переходя
в другую область.
Как реакция после напряженной деятельности, когда надо было выиграть время и заставить себя преодолеть усталость, чтобы дойти до лесу, вдруг наступил покой и полный упадок сил. Теперь опасность миновала. Не хотелось ничего делать, ничего думать. Я безучастно смотрел, как перемигивались звезды на
небе, как все новые и новые светила, словно алмазные огни, поднимались над горизонтом, а другие
исчезали в предрассветной мгле.
Сумерки быстро спускались на землю.
В море творилось что-то невероятное. Нельзя было рассмотреть, где кончается вода и где начинается
небо. Надвигающаяся ночь, темное
небо, сыпавшее дождем с изморозью, туман — все это смешалось
в общем хаосе. Страшные волны вздымались и спереди и сзади. Они налетали неожиданно и так же неожиданно
исчезали, на месте их появлялась глубокая впадина, и тогда казалось, будто лодка катится
в пропасть.
После полудня погода испортилась.
Небо стало быстро заволакиваться тучами, солнечный свет сделался рассеянным, тени на земле
исчезли, и все живое попряталось и притаилось. Где-то на юго-востоке росла буря. Предвестники ее неслышными, зловещими волнами спускались на землю, обволакивая отдаленные горы, деревья
в лесу и утесы на берегу моря.
Звезды
исчезали в каком-то светлом дыме; неполный месяц блестел твердым блеском; свет его разливался голубым потоком по
небу и падал пятном дымчатого золота на проходившие близко тонкие тучки; свежесть воздуха вызывала легкую влажность на глаза, ласково охватывала все члены, лилась вольною струею
в грудь.
Натаскали огромную кучу хвороста и прошлогодних сухих листьев и зажгли костер. Широкий столб веселого огня поднялся к
небу. Точно испуганные, сразу
исчезли последние остатки дня, уступив место мраку, который, выйдя из рощи, надвинулся на костер. Багровые пятна пугливо затрепетали по вершинам дубов, и казалось, что деревья зашевелились, закачались, то выглядывая
в красное пространство света, то прячась назад
в темноту.
Но
в то же время и погода изменилась. На
небе с утра до вечера ходили грузные облака; начинавшееся тепло, как бы по мановению волшебства,
исчезло; почти ежедневно шел мокрый снег, о котором говорили: молодой снег за старым пришел. Но и эта перемена не огорчила Ольгу, а, напротив, заняла ее. Все-таки дело идет к возрождению; тем или другим процессом, а природа берет свое.
И
небо и земля, и движение, и жизнь — все
исчезает; впереди усматривается только скелет смерти,
в пустой череп которой наровчатский проезжий, для страха, вставил горящую стеариновую свечку.
Иногда, оставшись один
в гостиной, когда Любочка играет какую-нибудь старинную музыку, я невольно оставляю книгу, и, вглядываясь
в растворенную дверь балкона
в кудрявые висячие ветви высоких берез, на которых уже заходит вечерняя тень, и
в чистое
небо, на котором, как смотришь пристально, вдруг показывается как будто пыльное желтоватое пятнышко и снова
исчезает; и, вслушиваясь
в звуки музыки из залы, скрипа ворот, бабьих голосов и возвращающегося стада на деревне, я вдруг живо вспоминаю и Наталью Савишну, и maman, и Карла Иваныча, и мне на минуту становится грустно.
Между стволов сосен являются прозрачные, воздушные фигуры огромных людей и
исчезают в зеленой густоте; сквозь нее просвечивает голубое,
в серебре,
небо. Под ногами пышным ковром лежит мох, расшитый брусничником и сухими нитями клюквы, костяника — сверкает
в траве каплями крови, грибы дразнят крепким запахом.
По бурому полю зреющей ржи запестрели широкие белые пятна и пошли ходенем;
в одном месте падет будто с
неба одно,
в другом — сядет широко другое и разом пойдут навстречу друг другу, сольются и оба
исчезнут.
А за окном весь мир представлялся сплошною тьмой, усеянной светлыми окнами. Окна большие и окна маленькие, окна светились внизу, и окна стояли где-то высоко
в небе, окна яркие и веселые, окна чуть видные и будто прижмуренные. Окна вспыхивали и угасали, наконец, ряды окон пролетали мимо, и
в них мелькали, проносились и
исчезали чьи-то фигуры, чьи-то головы, чьи-то едва видные лица…
— Четырнадцатого декабря! — произнес вслед за мною
в некоем ужасе генерал и, быстро отхватив с моих плеч свои руки, поднял их с трепетом вверх над своею головой и, возведя глаза к
небу, еще раз прошептал придыханием: «Четырнадцатого декабря!» и, качая
в ужасе головою,
исчез за дверью, оставив меня вдвоем с его адъютантом.
Очутившись
в нескольких шагах от отца, он не выдержал и опять-таки обернулся назад; но на этот раз глаза молодого парня не встретили уже знакомых мест: все
исчезло за горою, темный хребет которой упирался
в тусклое, серое без просвета
небо…
По степи, вдоль и поперек, спотыкаясь и прыгая, побежали перекати-поле, а одно из них попало
в вихрь, завертелось, как птица, полетело к
небу и, обратившись там
в черную точку,
исчезло из виду.
Илья вздохнул, вслушиваясь
в грустные слова.
В густом шуме трактира они блестели, как маленькие звёзды
в небе среди облаков. Облака плывут быстро, и звёзды то вспыхивают, то
исчезают…
Поющие волны звона колебали воздух, насыщенный ими, и таяли
в ясной синеве
неба. Фома задумчиво смотрел на лицо отца и видел, что тревога
исчезает из глаз его, они оживляются…
На земле была тихая ночь;
в бальзамическом воздухе носилось какое-то животворное влияние и круглые звезды мириадами смотрели с темно-синего
неба. С надбережного дерева неслышно снялись две какие-то большие птицы,
исчезли на мгновение
в черной тени скалы и рядом потянули над тихо колеблющимся заливцем, а
в открытое окно из ярко освещенной виллы бояр Онучиных неслись стройные звуки согласного дуэта.
Уже почти все звенья янтарных дверей были забраны, и
в ярких просветах между темных полос клубились легкие струйки тумана. Густой массой сначала мятутся они внизу, потом быстро несутся кверху, как легкие тени
в длинных одеждах, и
исчезают вверху, где смыкается
небо.
Молнии, слепя глаза, рвали тучи…
В голубом блеске их вдали вставала горная цепь, сверкая синими огнями, серебряная и холодная, а когда молнии гасли, она
исчезала, как бы проваливаясь
в тёмную пропасть. Всё гремело, вздрагивало, отталкивало звуки и родило их. Точно
небо, мутное и гневное, огнём очищало себя от пыли и всякой мерзости, поднявшейся до него с земли, и земля, казалось, вздрагивала
в страхе пред гневом его.
Солнце уж не так ярко светило с голубого
неба, позже вставало и раньше ложилось; порывистый ветер набегал неизвестно откуда, качал вершинами деревьев и быстро
исчезал, оставив
в воздухе холодевшую струю.
При впрыскивании одного шприца двухпроцентного раствора почти мгновенно наступает состояние спокойствия, тотчас переходящее
в восторг и блаженство. И это продолжается только одну, две минуты. И потом все
исчезает бесследно, как не было. Наступает боль, ужас, тьма. Весна гремит, черные птицы перелетают с обнаженных ветвей на ветви, а вдали лес щетиной ломаной и черной тянется к
небу, и за ним горит, охватив четверть
неба, первый весенний закат.
Шум — подавлял, пыль, раздражая ноздри, — слепила глаза, зной — пек тело и изнурял его, и все кругом казалось напряженным, теряющим терпение, готовым разразиться какой-то грандиозной катастрофой, взрывом, за которым
в освеженном им воздухе будет дышаться свободно и легко, на земле воцарится тишина, а этот пыльный шум, оглушительный, раздражающий, доводящий до тоскливого бешенства,
исчезнет, и тогда
в городе, на море,
в небе станет тихо, ясно, славно…
Было часов десять утра; легкая рябь чешуей вспыхивала на блестящей поверхности пруда и быстро
исчезала, и
в воде снова целиком отражалось высокое, бледно-голубое
небо с разбросанными по нему грядами перистых облачков;
в глубине пруда виднелась зеленая стена леса, несколько пашен и небольшой пароход, который с величайшим трудом тащил на буксире три барки, нагруженные дровами.
— Бежит кто-то сюда! — тихо шепчет Иван. Смотрю под гору — вверх по ней тени густо ползут,
небо облачно, месяц на ущербе то появится, то
исчезнет в облаках, вся земля вокруг движется, и от этого бесшумного движения ещё более тошно и боязно мне. Слежу, как льются по земле потоки теней, покрывая заросли и душу мою чёрными покровами. Мелькает
в кустах чья-то голова, прыгая между ветвей, как мяч.
Но лишь злой дух по ним шагал,
Когда, низверженный с
небес,
В подземной пропасти
исчез.
Силуэт «Фитиля» почти
исчезал в темной полосе берега, часть рей и стеньг чернела на засыпающем
небе; внизу громоздился мрак. Светлые водяные чешуйки вспыхивали и гасли. Прошло минут пять
в глубоком молчании последняя атака тьмы затопила все. Аян вынул из-под кормы заржавленный железный фонарь, зажег его, сообразил положение и круто повернул влево.
Вечером, когда уже при свечах мы все
в зале банк метали, — входит наш комиссионер и играть не стал, но говорит: «я болен еще», и прямо прошел на веранду, где
в сумраке
небес, на плитах, сидела кукона — и вдруг оба с нею за густым хмелем скрылись и
исчезли в темной тени. Фоблаз не утерпел, выскочил, а они уже преавантажно вдвоем на плотике через заливчик плывут к островку… На его же глазах переплыли и скрылись…
Она промолчала. Голубые глаза Якова улыбались, блуждая
в дали моря. Долго все трое задумчиво смотрели туда, где гасли последние минуты дня. Пред ними тлели уголья костра. Сзади ночь развертывала по
небу свои тени. Желтый песок темнел, чайки
исчезли, — всё вокруг становилось тихим, мечтательно-ласковым… И даже неугомонные волны, взбегая на песок косы, звучали не так весело и шумно, как днем.
Кроме чаек,
в море никого не было. Там, где оно отделялось от
неба тонкой полоской песчаного берега, иногда появлялись на этой полоске маленькие черные точки, двигались по ней и
исчезали. А лодки всё не было, хотя уже лучи солнца падают
в море почти отвесно.
В это время Мальва бывала уже давно здесь.
Вдали от солнца и природы,
Вдали от света и искусства,
Вдали от жизни и любви
Мелькнут твои младые годы,
Живые помертвеют чувства,
Мечты развеются твои…
И жизнь твоя пройдет незрима
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле, —
Как
исчезает облак дыма
На
небе тусклом и туманном,
В осенней беспредельной мгле…
Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете, под этим неизмеримым звездным
небом? Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться
в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? Всё недоброе
в сердце человека должно бы, кажется,
исчезнуть в прикосновении с природой — этим непосредственнейшим выражением красоты и добра.
Исчезли в мыслях храм, останки те нетленны,
Пред коими и дочь и матерь преклоненны,
Молили пременить на милость гнев
небес.
Вдруг вся степь всколыхнулась и, охваченная ослепительно голубым светом, расширилась… Одевавшая её мгла дрогнула и
исчезла на момент… Грянул удар грома и, рокоча, покатился над степью, сотрясая и её и
небо, по которому теперь быстро летела густая толпа чёрных туч, утопившая
в себе луну.
Казалось, наконец, что весь этот мир, со всеми жильцами его, сильными и слабыми, со всеми жилищами их, приютами нищих или раззолоченными палатами — отрадой сильных мира сего,
в этот сумеречный час походит на фантастическую, волшебную грезу, на сон, который
в свою очередь тотчас
исчезнет и искурится паром к темно-синему
небу.
Но все напрасно оглядывались: «куда он делся», — дьякона уже не было; он
исчез, как нахалкиканец, даже и без свечки. Она, впрочем, была и не нужна, потому что на
небе уже светало и
в городе звонили к рождественской заутрене.
Повсюду ночь да ночь, куда ни бросишь взор,
Исчезли без следа мои младые лета,
Как
в зимних
небесах сверкнувший метеор
Как мало радостей они мне подарили,
Как скоро светлые рассеялись мечты!
Гром грохочет, не останавливаясь, и с
неба падают огненные шары и перед тем, как упасть
в океан, вытягиваются, сияя ослепительным блеском, и
исчезают… Ураган, казалось, дошел до полного своего апогея и кладет набок корвет и гнет мачты… Какой-то адский гул кругом.
Раз, когда я открыл глаза, меня поразил, как мне показалось
в первую минуту, яркий свет, освещавший белую равнину: горизонт значительно расширился, черное низкое
небо вдруг
исчезло, со всех сторон видны были белые косые линии падающего снега; фигуры передовых троек виднелись яснее, и когда я посмотрел вверх, мне показалось
в первую минуту, что тучи разошлись и что только падающий снег застилает
небо.
После пурги
в атмосфере водворилось равновесие. На
небе исчезли последние бровки туч. Снег, пригретый весенними солнечными лугами, быстро оседал. Талая вода, сбегающая с гор, распространялась по льду реки. Всюду появились большие промоины. Словом, здесь,
в низовьях Копи, мы застали ту же картину, что и на Анюе месяц назад.
Морской берег ночью! Темные силуэты скал слабо проектируются на фоне звездного
неба. Прибрежные утесы, деревья на них, большие камни около самой воды — все приняло одну неопределенную темную окраску. Вода черная, как смоль, кажется глубокой бездной. Горизонт
исчез —
в нескольких шагах от лодки море сливается с
небом. Звезды разом отражаются
в воде, колеблются, уходят вглубь и как будто снова всплывают на поверхность.
В воздухе вспыхивают едва уловимые зарницы. При такой обстановке все кажется таинственным.
Мы так увлеклись охотой, что и не заметили, как
исчезло солнце и серый холодный сумрак спустился на землю. Вверху сквозь просветы между ветвями деревьев виднелось
небо в тучах.
Минута, другая, взмах кнута — и родимый хутор, тонувший
в целой роще фруктовых деревьев,
исчез из виду. Потянулись поля, поля бесконечные, милые, родные поля близкой моему сердцу Украины. А день, сухой, солнечный, улыбался мне голубым
небом, как бы прощаясь со мною…